Неважно — раб он или воин.
Но важно, что вот здесь он сам.
Неважно, быстр он иль спокоен,
А важно, что он здесь, он сам.
И с этой точки начиная
И продолжая дальний путь,
Его неясная кривая
Поможет к вере повернуть.
Вот форточка в мир,
где пространства, быть может,
немного побольше,
чем в вашей душе.
Вот форточка в мир,
где любимого ложе,
и сам ваш любимый
из папье-маше.
В наш век электричества, атома,
газа,
быть может тогда и найдете
покой,
когда совместите картонную вазу
из этого мира с живою душой.
Вот ниточка в мир.
За нее поведите.
Колодец, предгорье, ночной
перевал.
Но знайте, что вам на пути вашей
нити
мешают границы, мешает обвал.
И если в конце опереточной сказки
увидишь, сравнив с дорогим
образцом,
что хоть волосок той искусственной
маски
не совпадает с ее лицом.
Ну что ж, заверните ваш глупый
чертежик,
скажите: любимая, я не могу.
И после шагайте до устали ножек
в глубоком, как смерть,
бесконечном снегу.
Быть может, это хлопья летят -
умирая, тают среди громад.
А может, это рота солдат
на парашютах спускаются в ад.
Ну что ж, таково назначенье их
канта,
такова безграничная ночь над
Москвой.
И ясна авантюра того лейтенанта,
что падает вниз у окна моего.
Их деревья преисподней встречают
сверчками,
и последние черти им честь отдают.
И не видно огней. Только звезды
над нами
терпеливо построены в вечный
салют.
О, Весна!
Это верно ты.
Это ты, моя дорогая.
Будем жить, себе песни слагая,
и друг другу дарить цветы.
Вот цветок магазинной обновки,
вот цветок золотистой головки,
хризантемы неяркий росток
и зеленый военный цветок.
Говорите, хотите про это,
про несчастья военного лета,
про цветы обожженных рук,
но я слышу железный звук:
вырос черный цветок пистолета.
И когда подойдет мой срок,
как любимой не всякий любовник
Замечательный красный шиповник
Приколю я себе на висок.