СКАЗКА О ДОБРУШЕ-ЖАЛЕЙНИЦЕ
Жили-были муж и жена. Всё у них было для счастья – и дом, и здоровье, и родня… Да только счастья
не было. Какое счастье на белом свете без детушек-цветиков? А детки-то у Ивана с Марьей не рождались.
Уж они и у врачей лечились, и Богу молились, и щедрую милостыню подавали, а всё бездетными оставались.
Как-то зашел к ним на вечерней зорьке прохожий человек, на ночлег попросился – был он стар и беден.
Пожалели его муж и жена, в дом пустили, напоили-накормили. Вот уже и месяц на небе взошёл, а старик
всё по сторонам оглядывается, словно ищет что.
– Не потерял ли ты чего, дедушка? – спрашивает его Марья.
– Да вот хочу на деток ваших поглядеть, а не вижу их. Уж думаю, не ослеп ли я? – отвечает странник.
– Не ослеп, не ослеп, добрый человек, – говорит старику Иван, – а увидел ты беду нашу: не даёт нам Господь детушек.
Помолчал странник. Посмотрел на хозяйку с хозяином глазами мудрыми, да и говорит:
– Много ходил я по свету, много на своем веку видел чудес и дам вам такой совет: потрудитесь-ка вы сходить к источнику святому, ключу студёному. Слыхал я не раз, кто в том источнике искупается, бездетным не бывает.
– А далеко тот источник, дедушка? – спрашивает Иван.
– Не далеко, не близко, а семьсот вёрст будет.
– И ты знаешь туда дорогу?
– Знаю и, если соберетесь идти, я вам путь опишу.
– Что ж, – обратился Иван к жене, – в понедельничек, Марья, и отправимся.
Утром странничек рассказал Ивану с Марьей, как святой источник найти, поклонился в ноги за добрый приём и пошел своей дорогой. А Иван да Марья в воскресенье в церковь сходили, Богу помолились, взяли у батюшки на дорогу благословеньице и в путь отправились. Идти им пришлось и торной дорогой, и давно нехожеными тропами, и совсем дикими местами. Разное случалось в пути, всякое перетерпели муж и жена и, наконец, до святого источника добрались.
Среди леса из-под ветхой деревянной часовенки выбегала чистая струя воды и стекала в каменную купель. В ней-то и купались те, кто без деточек счастья в жизни не видели. Из купели ручеёк к оврагу лесному направлялся, а куда по оврагу убегал, в какую речку впадал, о том никто не ведал.
Трижды окунулись в студёную воду Иван да Марья и в обратный путь отправились. Через год родилась у Марьи дочь: глазки ясные, смотрят на всех любовно, щёчки у девочки розовые, губки улыбчивые. Не крикливое дитё, не егозливое, а умное да разумное. Думали родители думали, как дочь назвать, и решили дать ей имя Добруша.
В тот день, когда родилась Добруша, тёмной ночью в дальнем конце города у гадалки-чародейки тоже родилась дочь. С первых минут жизни была она крикливая-егозливая, глазками-злючками на всех поглядывала, потому и назвали ее Злоруха. Росли девочки в одном городе, но в лицо друг друга не знали. Добруша у отца с матерью училась странников поить-кормить, на ночлег принимать, нищим милостыньку подавать да работать на домашнем хозяйстве – родителям помогать. А Злоруха у матери своей училась колдовству-чародейству: людей зельем опаивала, гадала-привораживала, со свету изводила, да на души добрых людей оковы надевала. Часто жаловались люди на Злорухину мать городскому начальнику. Градоначальник уж и штрафами её наказывал, и в тюрьму сажал, и выслать грозил – не унималась гадалка-чародейка, ещё больше людям вредила.
Когда Добруша подросла, то стала с отцом-матерью в церковь ходить, на людей глядеть. Как посмотрит девочка на человека, так он ей ангелом и покажется. Только видит, что ангел этот – невольник, на цепь прикованный: кто на пьяную цепь, кто на жадную, а кто и на разбойную цепь посажен. И так жалко Добруше ангелов, на цепях-то, словно собаки привязанных: смотрит ли она в окно, идёт ли по улице, а всё вздыхает.
– Ты почему вздыхаешь, Добруша? – спрашивают дочку Иван с Марьей.
– Потому вздыхаю, – отвечает, – что людей вижу в оковах-цепях. Жалко мне их, папенька, жалко мне их, маменька. Так сердце и плачет.
Все, кто знал дочку Ивана с Марьей, стали называть ее Добруша-жалейница.
А Злоруха всё ремесло материно переняла и к нему еще от себя добавила. В кадке с землёй вырастила Злоруха дерево змеевидное: круглый год на ветках шипастых маковые цветы распускаются, и ягоды колдовские наливаются. Ягоды-то те на вид красивые, на вкус сладкие, но ядовитые. Кто хотя бы одну такую ягодку съест, так к тем ягодам проклятым привяжется, что без них уже жить не может. Делай тогда с человеком тем, что хочешь: за ягоды колдовские он на всё пойдёт. А если перестать те ягоды давать, озвереет человек, ум-разум потеряет, а сердце его в волчье превратится.
Веселится Злоруха, радуется, ищет, на ком свои ягоды испробовать, мечтает с их помощью весь мир покорить.
А тут уже Злоруха и Добруша в невестин возраст вошли: парни стали к ним присматриваться, на улицах на них оглядываться. Красавицы обе были, да только разная была у них красота: у Добруши – приветливая, чистая, а у Злорухи – чародейная, напомаженная.
Идёт, бывало, Добруша с отцом-матерью родню свою проведать, встретит их добрый молодец, на Добрушу глянет – и словно ясное солнышко на сердце его засияет. А если парню Злоруха попадётся, и добрый молодец ей в глаза посмотрит, то по сердцу точно молния полоснёт, сам не свой станет.
Был у градоначальника того города единственный сын Егорушка – всем пригож да хорош: и сердцем, и умом, и лицом, и статью. Встретил и он однажды Добрушу в городе – на сердце словно солнышко заиграло. А Добруша на него посмотрела – и ангелом ей Егорушка показался: душа его чистая даже без тоненькой цепочки Добруше явилась. Пришлись по сердцу друг другу Добруша и Егорушка. Всякой встрече они были рады, приветливо раскланивались, ласковыми словами обменивались – полюбились один другому. Хотел уже Егорушка о Добруше с отцом поговорить, просить его сватов засылать к Ивану да Марье. Но тут на его беду повстречалась Егорушке на улице Злоруха. Глянула она доброму молодцу прямо в глаза – ему словно молния по сердцу полоснула. А гадалкина дочь на Егорушку засмотрелась-залюбовалась, да и вспомнила, чей он сын. И решила Злоруха через Егорушку отомстить его отцу за препоны, которые чинил градоначальник её матери за ремесло ворожейное.
Подошла Злоруха к Егорушке, взглядом чарующим его манит, голосом вкрадчивым говорит, льстивыми словами душеньку обвораживает:
– Не спрашиваю тебя, какого ты роду-племени, и так вижу – знатного. С красотой твоей некому в нашем городе сравниться, с умом твоим некому тягаться. Весёлой ты жизни достоин, разудалой, а не простой да скучной. В гости хочу тебя пригласить, диковины разные показать.
– Какие диковины? – спрашивает Егорушка. Любопытно ему стало, заманчиво. Доверчивый он был, о людях не умел плохо думать.
– А такие, – отвечает Злоруха. – В доме моем сидеть будешь, а сам все страны посмотришь, на солнце и луну слетаешь, к звездам дотянешься – всю землю с высоты увидишь, в глубины морские спустишься.
– Неужели это возможно? – изумился Егорушка.
– А ты пойди со мной и убедишься.
– Идём, идём скорее! – загорелся Егорушка, и не то что пошёл, побежал за Злорухой. А та идет и одно на уме держит: «Вот на тебе-то я ягоды свои и испробую!»
Дверь им мать Злорухи открыла. Удивилась она гостю, посторонилась, в комнату впустила. Смотрит Егорушка на гадалку-чародейку: платье на ней черное с драконом вышитым, в одной руке трубка дымится, другой рукой она колоду карт держит. Злоруха Егорушке говорит:
– Это мамаша моя, её весь город боится.
А потом и к матери повернулась:
– Пойди, мамаша, на свою половину. Я хочу гостю одну диковину показать.
Посмотрела на них гадалка-чародейка глазами смоляными, дыму напустила из трубки и вышла в другую комнату.
А Егорушка в это время увидел в углу дерево в кадке: ветки без листьев, с шипами черными, маковым цветом цветёт, а кое-где на ветках ягоды виднеются, словно бусинки прозрачные – таких деревьев Егорушка отродясь не видывал.
– Садись на лавку, – говорит ему Злоруха, – а я тебе ягодку с дерева подам: съешь её, – она и покажет тебе дива дивные, чуда чудные.
Взяла гадалкина дочка блюдце и ножницы, ягодку с дерева состригла и Егорушке поднесла. Смотрит Егорушка на ягодку, а сок внутри так и вспыхивает красноватыми огоньками, так и манит: «Попробуй меня, попробуй…». Потянулся добрый молодец за ягодкой да и проглотил её. И в тот же миг ударила ему в голову сила неведомая, очумелая. Вскочил Егорушка с лавки да снова на неё и рухнул: поплыли перед ним картины небывалые, земли невиданные, миры незнаемые. И так празднично ему стало, так весело. Смеётся Егорушка, радуется, обо всём на свете забыл. А когда опомнился, Злоруху перед собой увидел – сидит она перед ним и, как мамаша её, дымом в лицо Егорушки так и пыхкает. Захотелось снова добру молодцу в тот мир вернуться, где всё весело и празднично, хотя и обманчиво.
– Дай-ка ты мне, Злоруха, ещё одну ягодку с твоего дерева, – попросил Егорушка.
– А вторую ягодку, – зловеще произнесла гадалкина дочь, – заслужить надо.
– Заслужить? Что я должен сделать? Приказывай! Ради ягодки этой я готов на всё!
– Возьми у отца своего бумагу, что нам, гадалкам-ворожеям, всё дозволено. Ты мне разрешение, а я тебе – ягодку диковинную.
Как полоумный побежал Егорушка к отцу, обманом да угрозами бумагу ту у него и вытребовал. Бежит Егорушка из отцова дома стремглав, мимо церкви проносится. А тут ему и Добруша навстречу идёт. Глянул Егорушка на девицу красную взглядом нехорошим, боялся, что затронет его, остановит, и сломя голову мимо пробежал. Посмотрела ему вслед Добруша и горько заплакала: увидела она душеньку Егорушкину всю паутиной затянутую да на крепкую цепь посаженную – никогда ещё не видела жалейница такой тяжкой цепи на душе человеческой. Закручинилась Добруша, запечалилась, поняла, что в лихую беду попал её Егорушка. Ума не приложит, как его из лиха того вызволить.
А Егорушка живёт у Злорухи – дорогу домой забыл, о Добруше и думать перестал, за ягоды те обманные, веселящие, да выдумки в уме представляющие всякие злодейства творит. А Злоруха только знай Егорушку то на одно коварство направляет, то на другое – и всё для своей пользы. Вот уже на месте её дома дворец вырос, кони на конюшне отборных мастей стоят, в город она на золочёной карете выезжает, по озеру на расписной ладье плавает, а уж платьев у Злорухи – носить не переносить! Подговорила она Егорушку, тот и друзей своих привёл. Злоруха и их ягодами проклятыми угостила. Стали те друзья работниками у Злорухи да охранниками, на всё за те ягоды проклятые готовы.
Рассадила Злоруха дерево маковое на целый сад, высокий забор вокруг сада выстроила, только одна к деревьям маковым ходит, то водой их польёт, а то и зельем подкормит, которое её мать с утра до вечера в подвале варит и заговорами заговаривает. И чем больше у Злорухи деревьев, тем больше в городе добрых молодцев зачарованных-заколдованных, тем больше у злодейки богатства.
Прознали люди про колдовкины дела чёрные, отцы-матери по сыночкам своим заблудшим плачут, невесты покинутые по женихам очумелым убиваются, да никто ничего Злорухе сделать не может. Есть у неё бумага от градоначальника, что им позволено гадать-ворожить, добрым людям вредить.
Узнала и Добруша, под чьи чары Егорушка попал, но как его из беды вызволить, не ведала. У всех странничков совета спрашивала: ведь они ходят по белу свету, многое видят. Один раз старушка мимохожая ей и говорит:
– Дам я тебе платок, Добруша. Если покроешься им – невидимой станешь: где хочешь, пройдёшь, никто тебя и не заметит. А ты пойди по людям плачущим и собери в чашу горькие слёзы людские, свои слёзы жалостливые к ним добавь, покройся платком, да и иди смело к дому Злорухи. Как войдёт она в свой сад, так и ты с нею входи и под каждое дерево слезы людские, горючие, из чаши поподливай. На следующий день все маковые деревья и засохнут.
Так и сделала Добруша-жалейница. Пошла она по городу слёзы людские собирать. Во всех домах побывала, где родители о сыночках своих погибающих убиваются, к градоначальнику заходила, о сыне своём, Егорушке, горюющем, к невестам, в девках засидевшимся, зашла, сама не одну слезу уронила – с полной чашей слёз людских домой вернулась. Накинула Добруша дарёный платок на голову, невидимой стала, чашу со слезами к груди прижала и пошла к Злорухиному дворцу. Подходит и видит ворота запертые. А через боковую калитку парни очумелые туда-сюда шныряют: один одно во дворец тащит, другой другое – за ягоды проклятые перед Злорухой выслуживаются.
Через эту калитку и Добруша во двор попала, к садовой ограде подошла и стала Злоруху ждать. Долго ждала жалейница, на окна дворца поглядывала. Один раз Егорушка в окне показался – сам на себя не похожий, словно жизнь из него ушла: волосы коротко стрижены, череп узок, лоб над бровями смялся, сутулый весь какой-то, а голова так долу и клонится, словно и не человек вовсе. Вздохнула Добруша, платком-невидимкой укутанная. А тут и Злоруха появилась, калитку в сад ключом отворила. Вошла Добруша за Злорухой в сад. Деревьев в нем колючих видимо-невидимо, и все в маковом цвету да в ягодах проклятых. Ходит Злоруха, под каждое дерево из кувшина зелье льёт, а Добруша – слёзы людские из чаши. Ни одного деревца жалейница не пропустила, да только не знала Добруша, что первое-то дерево маковое Злоруха так и держит возле себя во дворце. Как вошла незаметно, так и вышла Добруша из сада, домой отправилась.
На следующий день пошла Злоруха в сад, ягоды собирать для своих прислужников и видит, что посохли её деревья маковые от корней до самых вершин: цветы, шипы, ягоды на землю осыплись и все почернели. Испугалась Злоруха, что же теперь будет? Слуг у неё полон двор, ягоды они привыкли есть каждый день, и если не получат они сегодня те ягоды проклятые, то по её же колдовству озвереют парни очумелые и их с матерью растерзают. И решила Злоруха бежать. Приказала Егорушке тройку запрячь в дорожный возок. Дерево своё в полотно завернула, лентами перевязала, что и не понять, что несёт, в возок поставила. Жемчуга-брильянты, кольца да браслеты в корзину ссыпала, простой тряпкой прикрыла, на колени поставила. Слугам пообещала скоро вернуться и проклятыми ягодами угостить, а к старой матери даже не зашла, время терять не захотела. Крикнула Злоруха Егорушку – тройкой править, оглянулась в последний раз на свой дворец, вздохнула, что мать-то свою на растерзание оставила, и понеслась по свету.
Ждали слуги, пождали Злоруху, а она всё не возвращается. Неладное заподозрили, и без ягод маковых озверели. Кинулись парни с волчьими сердцами к саду, калитку сорвали и увидели, что деревья все на корню засохли. Поняли молодцы, ягодами травленные, что сбежала их хозяйка, бросила их на погибель. Пуще прежнего разозлились-разъярились, весь дворец разнесли, старуху-чародейку не пощадили, а потом и на улицу выскочили. Бегут очумелые парни по городу, всё крушат, что под руки попадается, всех бьют-избивают, кто на пути встречается. Сначала толпой носились, а потом по одному разбежались в разные стороны. Тут их стрельцы градоначальниковы поодиночке и переловили да в крепость за решётку засадили.
А Добруша-жалейница собрала котомочку, взяла в руки посох, до земли отцу с матерью поклонилась и сказала:
– Простите меня, батюшка с матушкой, что покидаю вас. Не могу я жить на белом свете без Егорушки. Пойду его искать-выручать. Благословите меня на путь-дороженьку.
Всплакнули Иван да Марья, а родительское благословение дали. Долго ли, коротко ли шла девица-красавица, да только доходит Добруша до Ледяной горы. Стоит та гора среди леса. Вокруг неё на деревьях листики трепещут, на земле травка зеленеет, цветики цветут, а на Ледяной горе ни травиночки, ни цветочка, ни кустика. Вдруг Ледяная гора молвит человечьим голосом:
– Давно, Добруша, я тебя дожидаюсь. Только одна ты меня от ледяных оков освободить можешь. Поживи в моей пещерке на полуночной стороне. Поплачь-помолись о своём Егорушке. Знаю, что от твоих слёз горячих растают мои льды холодные.
– Не могу я остаться у тебя. Мне надо идти Егорушку искать, – отвечает Добруша.
– Если ты мои льды растопишь, то и Егорушке помочь сумеешь, а если нет – напрасно будешь ходить за ним по белу свету.
Нашла Добруша пещерку на полуночной стороне, вошла в неё и стала там жить: слезы жалостливые льёт о Егорушке, о его душе погибшей молится. Год ли прошёл, два ли, – Добруша не ведала. Но однажды услышала жалейница голос Ледяной горы:
– Выходи, девица-красавица, Добруша-жалейница! Ты своё дело сделала.
Вышла Добруша на белый свет и глазам своим не верит. Гора-то вся цветами покрыта, каких на земле не увидишь, кусты на ней раскидистые, деревья с плодами сочными да яркими… Красота такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ледяная гора и говорит девице:
– Спасибо тебе, Добруша-жалейница. Ты любовью своей льды мои растопила. Сорви с дерева моего груши сладкие, положи их в свою котомочку. Когда найдёшь Егорушку, дашь ему съесть. От этих плодов вернётся к Егорушке прежний ум-разум.
Взяла Добруша груши, низко горушке поклонилась, и пошла дальше по белу свету – жениха своего искать. Долго ли, коротко ли шла, да только вышла Добруша на берег реки. А река-то так огнём и пылает. Птицы её перелететь не могут – в пламя падают. Ни моста не видно через Огненную реку, ни броду, ни перевозу. Хотела, было, девица-красавица в сторону свернуть, путь другой поискать, да только молвила Огненная река такое слово:
– Не уходи, Добруша-жалейница, поживи на моём берегу. Только твои слёзы и могут угасить это пламя. Меня от огня освободишь, людям доброе дело сделаешь, да и сама научишься укрощать сердца горячие.
Осталась Добруша на берегу: слёзы жалостливые льёт о Егорушке, о душе его погибшей молится, друзей его пропащих жалеет, родителей их несчастных да невест неприкаянных в молитвах поминает. Год ли прошёл, два ли пролетело, не ведает Добруша. Да только начало пламя на реке понемногу стихать – всё ниже и ниже становиться. Уже и птицы с одного берега на другой перелетают, уже и зори стали виднеться по окоёму, пламенем не затмеваются. Пришёл день, когда огонь совсем погас, а река вздохнула облегчённо:
– Спасибо тебе, Добруша, что освободила меня из огня-полымя. Набери с собой водицы моей. Если Егорушка моей воды выпьет, то снова к нему доброта вернётся, а волчье сердце снова человеческим станет.
Набрала Добруша водички в кувшин, залепила горлышко воском, переправилась через реку и пошла дальше жениха своего, Егорушку, искать. Долго ли, коротко ли шла Добруша, да только встала ей на дороге башня Старинная – каменная и высокая. Куда ни шагнёт жалейница, везде башня перед ней. Куда ни ступнёт девица с дороги, башня опять перед ней. Наконец остановилась Добруша, у башни спрашивает:
– Чего ты хочешь от меня, башня?
Отвечает ей башня Старинная:
– Знаю, что ты жениха своего, Егорушку, ищешь. Да только ты не сможешь ему помочь, если не научишься чары колдовские одолевать. Внутри меня есть лестница, ведущая наверх. Там, на самой вершине, имеется для тебя слово нерукотворное. Но добраться до него нелегко, потому что на лестнице моей – помехи разные: то чудища, то призраки, то привидения. Они будут тебя устрашать, заставлять вернуться, а ты иди и ничего не бойся. Только о Егорушке своем слёзно молись.
Подошла Добруша к башне, дверь увидела с узорным ключиком. Повернула ключик – перед ней лестница витая. Ступила на первую ступеньку – из мрака на неё змей огромный зашипел. Отпрянула Добруша, забоялась, но вспомнила жалейница своего Егорушку заблудшего, слёзоньки о нём полились из её очей ясных, отважно вступила девица на лестницу и начала подниматься вверх. Что ни ступнёт на ступеньку – там препятствие: то мышь ей летучая в лицо кинется, то паук мохнатый, с блюдце, под ноги бросится, то привидение заухает-завоет, начнёт вокруг Добруши витать, хочет страху в её сердце нагнать, чтобы обратно жалейница повернула.
Да хоть и страшно Добруше, но любовь и жалость в её сердце посильнее страхов. Так ступенька за ступенькой и поднялась Добруша до самой вершины. Здесь оказалась девица под куполом хрустальным, а он радугами переливается, солнечными всполохами играет. Засмотрелась Добруша, залюбовалась и вдруг слово нерукотворное перед собой увидела, словно из лучиков звёздных составлено: «Теперь, Добруша–жалейница, будут служить тебе все силы на свете: и земля, и огонь, и вода, и ветры. Что им прикажешь, то они и исполнят. А Егорушку спасет твоя любовь верная и твоя сила добрая».
И когда прочла Добруша то слово нерукотворное, оказалась она на острове в океане, на котором пряталась Злоруха со своим деревом маковым и Егорушкой-прислужником. Надела Добруша платок страннический, невидимой стала, по острову пошла. Вскоре набрела Добруша на избу бревенчатую, в которой Злоруха поселилась, а рядом с избой в бедной хибарке Егорушка живет-пропадает. Понаблюдала Добруша за их жизнью и видит: как и прежде, что не прикажет Злоруха Егорушке, то он и делает, лишь бы только ягоду проклятую у неё получить. Сам уже чуть живой – только кожа да кости от него остались. А Злоруха в избе чародействует, хочет снова в свой город вернуться, чтобы прежним чёрным делом с новой силой заняться.
Увидела Добруша и дерево маковое, как бы в клетке растущее. Не дотянуться до его ягод Егорушке, ключ от калитки снова у Злорухи: как она хочет, так парнем и помыкает. А душа Егорушкина такими пудовыми цепями обвита, так мучается, что Добруша даже не смогла на него смотреть, а заплакала, повернулась и пошла в лес, который рос на том острове. В самую чащу зашла жалейница, из веток раскидистых шалаш построила, вышитый рушничок простелила. На тот рушничок груши выложила с Ледяной горы, кувшин с водой из Огненной реки поставила и снова на берег моря-океана вернулась. Дождалась Добруша темноты, и когда Злоруха улеглась в избе, а Егорушка в хибарке, подошла жалейница к клетке с деревом маковым и стала возле него плакать, на его корни слёзы горючие проливать. Плачет Добруша, а сама причитает:
– Ах, ты дерево проклятое, душегубное! Ты Егорушку сгубило-измучило, ты молодцев очумелыми сделало, ты жизнь отравило матушкам, ты сердца иссушило батюшкам, ты невестам душеньки измаяло.
Причитает Добруша-жалейница, слёзы на землю льются-падают, а маковое дерево засыхает от корня и до вершины. Услышал те причитания Егорушка, ничего понять не может, глядит туда, глядит сюда – никого не видит. «Ну, – думает, – мне уже что-то мерещится. Видно совсем я от ягод ополоумел». И снова уснул тяжёлым сном.
А Добруша ушла к шалашу и на зореньке на все четыре стороны обратилась:
– Налетите, ветры буйные, выплеснитесь, воды морские, унесите Злоруху за синее море.
Заштормило-забурлило море, закружились-заклубились вихри, разбросали избу Злорухину по брёвнышку, подхватили чародейку и за синее море унесли – там она и до сих пор покоя не знает да на весь люд злобиться. А когда и Егорушкина хибарка рассыпалась, кинулся он к дереву маковому, да только черные ягоды под ним и увидел, но и те у него на глазах ветер песком засыпал. Озверел тут Егорушка, разбесился, не знает, на чём злость свою выместить. Сердце кровожадное Егорушку в лес гонит, сила безумная, его охватившая, всё вокруг себя крушит. Несётся Егорушка по лесу, деревья валит – так просека от моря в глубь леса и легла. А когда умаялся, пить захотел да проголодался, увидел в лесу шалаш. Побежал к жилью человеческому, вломился в шалаш и видит: на рушнике груши лежат, в кувшине вода поблескивает. Схватил Егорушка груши и тут же съел. Поднял кувшин и всю воду выпил. В тот же миг все чары от Егорушки и отлетели. Вспомнил он всю свою жизнь загубленную, горькими слезами о себе заплакал. Вспомнил Добрушу, невесту свою покинутую, еще горше зарыдал.
– Что же наделал я, что же натворил? – плачет Егорушка. – И всё из-за ягод маковых, проклятых!
Долго плакал Егорушка, плакала рядом с ним и Добруша–жалейница, только до времени жениху своему не показывалась. Наконец Егорушка слёзы вытер и сказал себе:
– Лодку буду строить, дорогу домой искать. Брошусь перед Добрушей на колени, прощение за всё попрошу. Она добрая, пожалеет меня, простит.
В это время сняла Добруша-жалейница платок со своей головы, во всей своей приветливой красе перед Егорушкой встала. Смотрит на неё Егорушка, глазам не верит, думает, что привиделась ему невеста. А Добруша Егорушке и говорит:
– Не бойся, я не привидение. Я на самом деле невеста твоя, Добруша. Долго я тебя по свету искала. Чтобы от чар тебя освободить и домой вернуть.
Добруша говорит, а у Егорушки на сердце словно солнышко светит. Сели жених и невеста в лодочку под белым парусом, которую им волна морская примчала, и в один миг к берегу далёкому причалили. Пошли по знакомой дороге домой. У реки Огненной воды набрали, нарвали груш на Ледяной горе, которую теперь стали называть Цветущей, и отправились в свой город друзей Егорушкиных из беды выручать да счастливую свадьбу гулять. И пока они до родного города дошли, вернулась Егорушке и красота былая, и стать, и душа ангельская, от чародейных цепей свободная.
