1765-1841
Шатров Николай Михайлович - поэт; сын пленного персиянина Шатра,
вывезенного в Россию в детстве около 1727 года и воспитывавшегося в доме
Мих. Афан. Матюшкина, командовавшего русскими войсками во время
персидского похода; у него же в доме в Москве родился в 1767 году и
Шатров. Получив начальное образование в доме Матюшкина, Шатров в 1787
году определен был на службу канцеляристом в бывшую Монетную Экспедицию.
Переведенный затем (12-го декабря 1795 г.) на службу в Московское
губернское Правление, Шатров произведен был в коллежские секретари
(31-го декабря 1796 г.), а затем определен кассиром в Московскую
удельную Экспедицию (9-го октября 1797 г.). Продолжая здесь службу, он
был награжден чином коллежского асессора (11-го октября 1800 г.) и
получил место товарища советника (15-го августа 1803 г.). В 1816 году
Шатров находился на службе стряпчим в той же Экспедиции, после чего
вышел в отставку коллежским советником. Живя по месту службы постоянно в
Москве, Шатров успел познакомиться с Сумароковым, Херасковым, Эминым и
сблизиться со многими известными людьми, особенно с другом Новикова и
покровителем знаний и талантов - П. А. Татищевым, в доме коего он потом и
поселился. Следствием знакомства с Новиковым было принятие Шатрова в
число масонов, среди которых он впоследствии носил звание мастера (с
1819 года). По отзыву графа М. B. Толстого, Шатров был наименее скромным
из братьев и не стеснялся рассказывать о тайнах масонского учения, что
воспрещалось правилами учения и хранилось другими братьями в секрете. Не
получив никакого систематического научного образования, не зная ни
одного иностранного языка, Шатров, однако, с самых юных лет отличался
необыкновенной живостью ума, остроумием и способностью чрезвычайно легко
писать стихи. Имя его в литературе встречается с 1790-х годов. Так, в
1795 году появились его "Стихи на смерть С. А. Аршеневского" (СПб.), в
1796 году стихотворение "На смерть Кострова" ("Приятное и полезное
препровождение времени", ч. XII, стр. 387), в 1798 г. - песня "Катя в
рощице гуляла" ("С.-Петербургский журнал", ч. IV, стр. 76). Затем
следовали: "Ода на восшествие на престол Императора Александра I" (М.
1801 г.) и "Ода Государю Императору Александру Первому на коронование
Его Величества в Москве в 1801 году сентября 15-го дня" (М. 1801 г.).
Эти первые произведения Шатрова, не отличаясь красотой слога, не
обратили на себя внимания; но его "Песнь Екатерине II, или Мысли
россиянина, пришедшего к ее гробу в 1805 году" (впоследствии называется
"Праху Екатерины II", в "Северном Вестнике" 1805 г., ч. V; перепечатана в
сочинении П. Колотова: "Деяния Екатерины II, Императрицы и самодержицы
Всероссийской". ч. VI, стр. 297), доставила ему большую известность,
обратив на себя внимание смелостью выражений, могущих относиться к
событиям современной эпохи. Однако песнь эта имеет менее поэтических
достоинств, нежели его подражания псалмам. Последние писаны Шатровым в
применении их к событиям 1812 года и вообще к Наполеоновским войнам и,
по отзывам современных критиков, замечательны не только яркостью картин и
силой выражения, но и тем, что во многих из них высказаны различные
библейские истины, имевшие весьма близкое отношение к современным
Шатрову событиям. Образцовым лирическим стихотворением его может служить
его "Подражание псалму 32-му", читанное в 1816 году публично в Собрании
Общества любителей Российской словесности и напечатанное в "Трудах"
Общества, а затем в собрании стихотворений Шатрова, изданном Российской
Академией; в этом подражании выражено торжество Европы по случаю
заточения Наполеона на о. св. Елены. Кроме того, известность среди
современников Шатров приобрел еще остроумным "Посланием к соседу",
которое помещено было Жуковским в изданном им "Собрании русских
стихотворений" (5 частей, М. 1810-1811 г.), но которого не находится в
Собрании стихотворений поэта, изданном Академией, и "Маршем Донских
казаков" ("Грянул внезапно гром над Москвой"). Потеряв в 1820 году
зрение, Шатров продолжал заниматься стихотворством, диктуя свои
произведения близким друзьям, среди коих были: гр. М. В. Толстой, Н. П.
Николев и др. Особенно близок Шатров был с последним, которого он любил,
как близкого родного, и в котором видел великого писателя. К числу
знакомых поэта принадлежал С. Т. Аксаков, которого он встречал у Ф. Ф.
Кокошкина и С. Н. Глинки, а также Н. М. Загоскин, бывавший у Шатрова.
Одним из последних произведений Шатрова была его "Осень 1830 года,
лирико-историческое песнопение слепого" (М. 1831 г.), написанная во
время холерной эпидемии. Кроме перечисленных произведений Шатрова, его
стихи разбросаны по многим периодическим изданиям и сборникам того
времени; так, они помещались, например, в "Амфионе" (1815 г.), "Русском
Вестнике" (1815, 1817, 1818 г.), "Сыне Отечества" (1817 г.), "Московском
Телеграфе" (1829 г.), "Дамском Журнале" (1831, 1832 г.), "Священной
Лире" (кн. I, стр. 40; кн. II, стр. 20, 49). Не имея возможности,
вследствие слепоты, продолжать службу, Шатров впал в бедность, почему
Российская Академия, узнав, что "известный по нравственности своих
стихотворений Н. М. Шатров находится в весьма ограниченном состоянии при
совершенном лишении зрения", поспешила предпринять на свой счет, в
пользу автора, издание его стихотворений, которое и вышло под именем
"Стихотворений Н. Шатрова" (СПб., 1831 г., 3 части; первая и вторая
части содержат "Подражания псалмам и песни духовные", а третья -
преимущественно похвальные оды). Мысль эту подал Академии гр. Д. И.
Хвостов, знавший Шатрова давно и принявший его под свое покровительство
по просьбе С. Н. Глинки и кн. П. И. Шаликова. Сочувствие Академии не
только к положению, но и к таланту Шатрова, нашло отголосок и в
литературе, в которой появились благосклонные отзывы о его
произведениях. Главный недостаток академического издания заключается в
его неполноте; так, в него не вошли, кроме вышеупомянутых произведений
Шатрова: "Ода на новый 1817 год", а также "Подражание псалму 136-му". С
1831 года, т. е. со времени выпуска в свет стихотворений Шатрова,
начинается между Хвостовым и им переписка, интересная как обмен мыслей
двух представителей отжившего свое время литературного направления. По
ходатайству А. С. Шишкова, стихотворения Шатрова были поднесены
Государю, и автор их получил два перстня; кроме того, Шишковым же была
ему выхлопотана от Российской Академии золотая медаль. Но сочинения
Шатрова в продаже шли плохо и не могли поправить его материального
положения. Причина такого неуспеха произведений Шатрова среди публики
заключается в том, что он не принадлежал к новому литературному
направлению. В одном из писем Шатрова к Хвостову, первый перечисляет
"мастеров", в число которых попали: Шишков, Дмитриев, Крылов, Жуковский,
Хвостов. Пушкин таким образом и в 1832 г. не удостоился от Шатрова
титула "мастера". Вообще к Пушкину, как к главе нового литературного
направления, Шатров относился крайне резко. М. А. Дмитриев, знавший
поэта с 1820 года, свидетельствует, что он в это время, т. е. уже по
выходе "Истории Государства Российского", видел также и в Карамзине
только автора "Бедной Лизы" и не отдавал ему должной справедливости.
Шатров обладал действительно поэтическим даром, в котором, как мы знаем,
ему не отказывал и Жуковский, говоривший в то же время, что искусство
его заключалось лишь только в том, чтобы сказать "известное и
обыкновенное необыкновенным образом", причиной чему служило желание
Шатрова выражать свои мысли новыми красивыми оборотами, шедшими зачастую
в ущерб ясности изложения. По мнению же В. К. Кюхельбекера, Шатров -
"поэт не без проблесков воображения, не без теплоты чувства, не без
мыслей новых и удачных". Во всяком случае, Шатров пользовался среди
своих современников гораздо меньшей известностью, чем того заслуживал по
силе своего таланта. Обладая природным умом и способностью
импровизировать, Шатров был чрезвычайно веселым и интересным
собеседником; его острые шутки-эпиграммы были широко известны среди его
современников. Под конец своей жизни Шатров совершенно обнищал и
содержался со своей женой на счет друзей. Умер он 11-го октября 1841
года в Москве.
ПОСЛАНИЕ К МОЕМУ СОСЕДУ
Не тужи, сосед любезный,
Что фортуна к нам строга;
Грозный случай, век железный
Хоть кому сшибут рога.
Зло под солнцем неизбежно,
Утешенье с горем смежно;
Счастие как вешний лед,
По которому чрез воду
И в хорошую погоду
Редкий без хлопот пройдет.
Сам ты человек ученый:
Много слышал и видал;
Сам ты знаешь мир крещеный;
Кто путь славы протекал
Без худого приключенья?
Кто избегнул огорченья —
Иль мудрец, или герой?
Ах! Сократы и Катоны,
Цесари и Сципионы
Были случая игрой!
Знаешь сам — как Велизеру
Заплатил Юстиниан;
Как Артемия за веру
Наградил Иулиан;
Как Овидия-поэта
Август, повелитель света,
В горькой ссылке погубил;
...................................
Как же быть! Во всяком веке
Сильный слабого тузит;
Зависть в каждом человеке
Как змея всегда шипит...
Посмотри на бар счастливых,
На крестьян трудолюбивых:
Где без горести живут?
Где ума не притесняют?
Где убогих не терзают?
Где богатых не клянут?
Кто злодеев не имеет?
Кто из нас не упадал?
Кто из нас так жить умеет,
Чтоб себя не забывал;
Чтоб, сидя по горло в счастье,
Брал в чужой беде участье;
Чтоб, идя на верх честей,
Не толкал других с дороги
И, добившись в полубоги,
Назывался: друг людей?..
Свет похож на рынок шумный,
Где живут всё торгаши;
Где и сам боярин думный
В грех не ставит барыши;
Где корысть — как уложенье,
Совесть — как предрассужденье,
Дружба — как содомский плод...
Ах! перо из рук валится,
Дыбом волос становится,
Как посмотришь на народ!
Гордость всех нас обуяла;
Деньги сделались наш бог;
Правда цену потеряла,
Позабыт взаимный долг;
Все ударившись в обманы,
Захотели в Тамерланы...
От вельмож и до крестьян,
Вместо истины, ученья,
Упиваясь развращенья,
Всякий самолюбьем пьян!
Как же счастьем тут ласкаться?
Как тут славу заслужить?
Сам ты должен в том признаться
Мудрено на свете жить!
Трудно во время такое
Нам, сосед! руно златое
Честным образом достать.
Страсти хуже, чем драконы;
Мы с тобою не Язоны,
Что ж напрасно хлопотать?
Сам ты видишь — нет надежды
Стену лбом проколотить,
Чувство сильного невежды
На добро оборотить.
Страсти целый мир дурачат,
Ничего при них не значат
Знаменитые умы.
Наша жизнь опасно море;
Если всех удел есть горе,
Так потерпим же и мы;
Подождем, покуда бури
Тучу грозную промчат,
Прояснится блеск лазури
И перуны замолчат.
Кроме доброго терпенья,
Нет другого утешенья
В этом случае для нас;
................................
Будь уверен — достается
Всем сестрицам по серьгам;
Зло по свету так и льется...
Покоримся временам!
Не одни мы промах дали,
На худых людей попали;
Сами боги, в злые дни,
Жертвой случая бывают:
Государства исчезают,
Как воздушные огни!
Право, попусту трудится
Ум судьбу пересудить;
Можно ль карле умудриться
Исполина победить?
Человек-слепец мечтает,
А судьба определяет:
Так и быть! — И льзя ли нам
Взять в опеку провиденье
И другое направленье
Дать развратным временам?
Остановимся ж на этом:
Отдадим поклон мечте
И, простясь с коварным светом,
Возвратимся к простоте:
Познакомимся с природой,
С добродетелью, свободой,
Погостим хоть день у них.
Ах! пора за ум приняться,
Жить и — жизнью наслаждаться
Посреди друзей своих.
Не желай утех излишних,
Миллионов и льстецов;
Не желай чертогов пышных,
Громких почестей, венцов:
Там на бархатных диванах,
С миллионами в карманах,
Притупя и вкус и взор,
Дремлет в неге пресыщенье,
Как ночное привиденье
На верху пустынных гор!
Верь, сосед! блаженства розы
В свете шумном не цветут;
Я слыхал, что горьки слезы
Через золото текут...
Что такое наше счастье?
Говорят — одно пристрастье
Только к выгодам своим.
Если так — по сей примете
И у бедного в подклете
Можно повстречаться с ним.
Не трудись летать высоко,
Милый, умный мой сосед!
Не ищи утех далеко
Самому себе на вред...
Счастие не за горами.
Не за темными лесами
И не в тех больших домах,
Где к хозяину без спроса
Показать не можно носа:
Милый друг! оно — в сердцах.
Кто умеет богу верить,
Понимать любви устав,
Страсти гордые умерить;
Кто имеет добрый нрав,
Совесть, угрызенья чужду,
Хлеба с душу, денег с нужду,
Крепко спит в семье своей,
Тот и без похвал гремящих,
Без чинов и звезд блестящих
Счастливей самих царей!
1810
Псалом 1
Блажен, кто в счастии не дремлет,
Не тратитмирных дней в мечтах;
Льстецам, клеветникам не внемлет;
Не носит лжи в своих устах.
Не ищет дружбы с нечестивым,
Не ходит на совет к строптивым;
От злых бесед себя хранит;
Не медлит в обществе развратных
И ради просьбы сильных, знатных
Неправдой правды не теснит.
Блажен, кто жаждет поучаться
В законе Божьем день и нощь;
Готов на гордость ополчаться
И от небес приемлет мощь;
Как храбрый ратоборец, смело
На доброе исходит дело;
Всем людям служит, как друзьям:
Внушает искренность – коварным;
Чувствительность – неблагодарным;
Прямую совесть – злым судьям.
Пророк ли он, иль вождь народа,
Гремящий ли псалмов певец,
Или владелец огорода;
Везде, как опытный мудрец,
Везде сей муж за добродетель,
Как друг людей, как благодетель,
От Бога будет награжден:
В царях – как царь благочестивый,
В рабах – как раб миролюбивый –
Равно любим, равно почтен.
Как финик вечно зеленеет,
Который близ ключей растет,
Обильный плод всегда имеет
И каждый месяц вновь цветет;
Так верой в Бога возрастает,
Любовью к ближним процветает
Муж правды на лице земном;
Так славой доброй богатится
И стать по смерти не боится
Пред Божьим праведным судом.
Но чада смерти, люди злые
Не так свои проводят дни;
Их лавры, как цветы ночные,
А жизнь – воздушные огни;
Не долго счастье их блистает.
Злодей злодейски погибает!
И в тот ужасный день, когда
Вся тварь к ответу воззовется,
Он сам собою в ад снесется
И казнь примет без суда.
Так! – не воскреснут смерти чада,
Хотя услышат трубный глас!
Прейдя из гроба в бездну ада,
Как духи тьмы, в тот грозный час
В тьме адской глубже погрузятся,
Второю смертью поразятся,
В мученье вечное падут;
А Божьи чада просветлеют,
На суд без страха стать посмеют,
От смерти к жизни перейдут.
Осень 1830 года. Лирико-историческое пѣснопѣнiе слѣпаго.
<Отрывок>
Сентябрь.
Не пировъ роскошныхъ сладость,
Прелесть душъ, восторгъ сердецъ,
Не торжествъ народныхъ радость
Здѣсь поетъ слѣпой пѣвецъ.
Онъ поетъ въ своей темницѣ,
Не на свадебной цевницѣ,
Но на лирѣ гробовой,
Погребальными струнами,
Надъ могильными холмами
Пѣснь болѣзни моровой.
Онъ не видитъ, онъ не слышитъ
Шопотъ скорби и молвы,
Городская почта пишетъ:
Страхъ и смерть въ стѣнахъ Москвы…
Сжалось сердце у слѣпаго;
Призракъ щастiя земнаго
Вдругъ разсѣялся какъ сонъ.
Какъ надежды наши ложны,
Какъ веселiя ничтожны:
Шагъ одинъ – до похоронъ.
Мiръ стихiйный – море тлѣнья,
Въ немъ всегда гроза шумитъ,
И напрасно въ дни волненья
Кормчiй сердца – разумъ спитъ,
Время, какъ зефиръ крылатый…
Неимущiй и богатый
У судьбы подъ молоткомъ.
Все къ концу поспѣшно мчится
И не всякому случится
Путь свой кончить – старикомъ.
Мы вчера умомъ летали
Кто въ Парижъ, а кто въ Царьградъ;
Тѣ въ театрѣ засѣдали,
Тотъ – скакалъ въ Кремлевскiй садъ,
Тотъ – обѣдалъ въ Клубномъ домѣ,
Тотъ – гремѣлъ на тихогромѣ,
Тотъ плясалъ, тотъ пѣсни пѣлъ,
Вдругъ подъ нашимъ небосклономъ
Гробовымъ, печальнымъ звономъ
Часъ ужасный прозвенѣлъ.
Побагровѣлъ златоясный
Въ полнолунiи Сентябрь,
Отуманился нещастный,
Какъ ненастливый Ноябрь;
Все какъ черной пеленою
Страшной, мертвой тишиною
Обложилося кругомъ.
Гдѣ природы украшенье?
Такъ и мы, въ одно мгновенье
Блекнемъ смерти подъ крыломъ…
Все померкло, онѣмѣло
На горахъ и на рѣкахъ,
Только на полдняхъ шумѣло
Что-то въ черныхъ облакахъ,
Что-то вѣтрами неслося,
Въ вихряхъ пламенныхъ вилося,
Слышался и свистъ, и ревъ,
Видѣлось воспламененье,
И, казалось, то явленье
Божiй предвѣщало гнѣвъ.
И, казалось, распахнулся
Сводъ туманный надъ Москвой,
Самъ могучiй Кремль шатнулся,
Какъ подъ бурей громовой.
Смерть надъ нимъ крыломъ махнула,
Молнiей поверхъ блеснула
Вѣковыхъ его зубцовъ, –
И Москва, утѣхъ Царица,
Вдругъ затихла, какъ гробница
Позабытыхъ праотцовъ.
Слезы градомъ покатились
Изъ ея орлиныхъ глазъ,
Трепетно сердца забились
И вздохнули всѣ въ тотъ разъ –
Вздохомъ внутреннимъ предъ Богомъ,
Чтобъ надъ нами, въ гнѣвѣ строгомъ,
Умягчились небеса.
Буря, буря зашумѣла;
Засверкала, зазвенѣла
Смертоносная коса.
Тяжкiй бичь земнаго круга<,>
Страхъ Гангесскихъ береговъ,
Волгой шумною отъ юга,
Какъ приливъ морскихъ валовъ,
Къ намъ на Сѣверъ накатился<,>
Надъ Москвой отяготился
Какъ въ туманахъ скрытый громъ;
Что ударъ – то часъ опасный
И уже, какъ вепрь ужасный,
Рыщетъ смерть изъ дома въ домъ.
Какъ ничтожны смертныхъ силы!
Что нашъ умъ? – Однѣ слова! –
Растворилися могилы
И трепещетъ вся Москва.
Всѣ, какъ дѣти, задрожали:
Тѣ отъ страха убѣжали,
А другiе заперлись,
Заслонилися стѣнами
И вездѣ молвы крылами
Вѣсти смерти разнеслись.
Присмирѣла радость мiра,
Смолкъ пировъ народный шумъ,
Смолкли пляски, смолкла лiра,
Смолкло сердце, смолкъ и умъ…
Пусты зрѣлища, гульбища,
Только за валомъ кладбища
Праздникъ гробовой шумитъ,
Смерть пируетъ съ мертвецами,
И съ печальными сердцами
Полкъ могильщиковъ стоитъ.
Растворились Божьи храмы,
Сшелся тысячьми народъ,
Воскурились ѳимiамы,
Вышелъ клиръ и крестный ходъ:
Впереди хоругви вѣютъ,
Всѣ идутъ, благоговѣютъ,
Какъ смиренные рабы,
За Святыми образами,
Заливаяся слезами,
Съ чувствомъ внутренней мольбы.
Всякой пастырь паству водитъ,
Крестъ нося передъ собой,
Всякой свой приходъ обходитъ
И кропитъ Святой водой;
Тамъ встрѣчаются иконы,
Тамъ лобзанье, тамъ поклоны,
Тамъ пылаетъ ѳимiамъ,
Тамъ гремитъ святое пѣнье –
И Москва, на то мгновенье,
Превратилась въ Божiй храмъ.
Царь небесный! – Всѣ взываютъ:
«Защити насъ въ злые дни; –
Вѣтры смертность навѣваютъ; –
Царь небесный! сохрани! –
Удержи десницу мщенья,
Просятъ грѣшники прощенья,
Пощади Свою въ насъ кровь,
Пощади Свое созданье,
Преклонися на рыданье,
Мы всѣ грѣхъ, но Ты – любовь!»
О событiе святое,
Небывалое въ вѣкахъ!
Для исторiи златое
Отразись на облакахъ;
Пронесись въ грядущи роды<.>
Пусть читаютъ всѣ народы,
Всѣ страны, всѣ времена,
Что подъ гнѣвнымъ неба сводомъ
Съ вѣрой въ Бога, крестнымъ ходомъ
Въ часъ Москва обойдена.
Царь-Отецъ Самъ прiѣзжаетъ
Съ нами страхъ и трудъ дѣлить,
Самъ вездѣ распоряжаетъ
И готовъ, на всѣхъ, пролить
Милостей возможныхъ море,
Чтобъ утѣшить въ общемъ горѣ
Страждущихъ дѣтей Своихъ,
Положить скорбямъ предѣлы,
Притупить заразы стрѣлы
И спасти Москву отъ нихъ.
«Не щадите, слыша стоны,
«Золотой Моей казны,
«Въ помощь дѣтямъ миллiоны
«Отъ меня обречены.»
Говоритъ такъ Царь боярамъ:
«Съ вами подъ однимъ ударомъ
«Въ дни нещастья и смертей
«Царь вашъ будетъ Самъ трудиться;
«Онъ Отецъ – и не боится
«Ограждать Своихъ дѣтей<»>.
Есть въ исторiи примѣры
Смѣлыхъ и великихъ дѣлъ,
Но такой любви и вѣры
Самъ Аврелiй не имѣлъ,
Цесарь бури подъ крылами
Плылъ на лодкѣ межъ валами,
Не боясь морскихъ глубинъ,
Былъ великъ на полѣ крови,
Но на поприщѣ любови
Первый НИКОЛАЙ одинъ!
Помоги Царю земному,
Царь Небесный, заградить
Всѣ пути дракону злому,
Чтобъ не могъ онъ намъ вредить;
Сдунь съ лица земли холеру,
Зри Москвы нещастной вѣру,
Ужасъ, стонъ и пощади;
Дай отраду оскорбленнымъ,
И успѣхомъ вожделеннымъ
Царской подвигъ награди!
Да блаженствуютъ народы,
Какъ въ златой, счастливый вѣкъ,
Да струятся наши годы,
Какъ струи Едемскихъ рѣкъ,
Чтобъ Россiйскихъ царствъ державу,
Вѣнценосцевъ нашихъ славу
Колебать никто не могъ,
Чтобъ во всѣхъ народахъ мiра
Наша прогремѣла лира:
«Разумѣйте!... съ нами Богъ!..»
|
