Коллежский советник Ипполит Федорович Богданович родился в
1743 году, декабря 23, в счастливом климате Малороссии, в местечке
Переволочном, где отец его был при должности; ему и нежной матери он
единственно обязан первым своим образованием. - Таланты иногда долго
зреют, но всегда рано открываются: уже в детстве Богданович страстно
любил чтение, рисование, музыку и стихотворство.
В 1754 году отвезли его в Москву и определили в
Юстиц-коллегию юнкером. Президент ее, г. Желябужский, заметил в нем
особенную склонность к наукам и дозволил ему учиться в математической
школе, бывшей тогда при сенатской конторе. Но математика не могла быть
наукою человека, рожденного для поэзии; числа и линей не питают
воображения. Богданович, утомленный арифметикою и геометриею, отдыхал за
творениями Ломоносова, которого лира гремела и пленяла тогда россиян,
еще не строгих судей в поэзии, но уже чувствительных к великим красотам
ее.
Драматическое искусство сильно действует на всякую нежную
душу; разборчивость вкуса приходит только с летами и с тонким
образованием душевных способностей: не мудрено, что пылкий молодой
человек, увидев в первый раз драматические представления, сии живые
картины страстей, так пленился ими, что готов был сделать
безрассудность. Однажды является к директору Московского театра мальчик
лет пятнадцати, скромный, даже застенчивый, и говорит ему, что он
дворянин и желает быть - актером! {Это слышал я от самого бессмертного
творца "Россияды".} Директор, разговаривая с ним, узнает его охоту к
учению и стихотворству; доказывает ему неприличность актерского звания
для благородного человека; записывает его в университет и берет жить к
себе в дом. Сей мальчик был Ипполит {Пиитическое имя Ипполита приятнее
ушам без отчества. } Богданович, а директор театра (что не менее
достойно замечания) - Михайло Матвеевич Херасков. Итак, счастливая
звезда привела молодого ученика муз к их знаменитому любимцу, который,
имея сам великий талант, умел открывать его и в других. - Тогда
Богданович узнал правила языка и стихотворства, языки иностранные и
приобрел другие сведения, необходимые для надежных успехов дарования;
наука не дает таланта, но образует его. Творец "Россияды" был ему
полезен наставлениями, советами и примером. Богданович учился в классах и
писал стихи, которые печатались в журнале, выходившем при университете
{В "Полезном увеселении".}. Они были еще далеки от совершенства, но
показывали в авторе способность к нему приближиться.
Кроме Михаила Матвеевича Хераскова (который был тогда членом
университета), молодой стихотворец наш имел еще ревностного покровителя
в князе Михайле Ивановиче Дашкове. Уважение, оказанное к юному таланту,
достойно всегда признательного воспоминания добрых сердец: сей нежный
цвет, от знаков холодности и невнимания, часто без всякого плода
увядает. Но к чести русских заметим, что молодые люди с дарованием
всегда находили и находят у нас деятельное покровительство, особливо
если нравственный характер их возвышает цену ума, как в Ипполите
Богдановиче, который отличал себя и тем и другим, - а всего более милым простосердечием, свойственным любимцу Аполлонову...
Сын Фебов не рожден быть тонким знатоком
Обычаев, условий света;
Невинность, простота видна в делах поэта.
Ему вселенная есть дом,
Где он живет с чужими
Как с братьями родными;
Свободу и покой любя,
Не мыслит принуждать себя.
Некоторые поэты составляют исключение из сего правила; но
таков был Лафонтен - и Богданович! Осьмнадцати лет он казался еще
младенцем в свете; говорил что думал; делал что хотел; любил слушать
умные разговоры и засыпал от скучных. К счастию, поэт жил у поэта,
который требовал от него хороших стихов, а не рабского наблюдения
светских обыкновений, и, забавляясь иногда его невинностию, любил в нем
как дарование, так и редкое добродушие. Богданович от искренности своей
казался иногда смелым; но если слово его оскорбляло человека, то он
готов был плакать от раскаяния; чувствовал нужду в осторожности и через
десять минут следовая опять движению своей природной откровенности:
слабость души нежной и прекрасной, которая иногда и самую долговременную
опытность побеждает!.. Стихотворец наш, богатый единственно рифмами, не
мог сыпать золота на бедных, но (как сказал любезный переводчик Греевой
"Элегии")
Дарил несчастных он чем только мог - слезою!
Приязнь находила в нем самую ревностную услужливость.
Однажды ночью сделался пожар близ знакомого ему дома: он забыл крепкий
сон молодого человека, дурную погоду, расстояние и в одном камзоле
явился там предложить услуги свои. - Хозяин и хозяйка, столь любезные и
почтенные, обходились с ним как с родным: он во всю жизнь сохранил к ним
сердечную привязанность. - Но мы еще должны заметить одну черту
характера его, едва ли не во всех поэтах явную и резкую, -
чувствительность к любезности женской, которая всегда служила
вдохновением для стихов приятных. Кто рожден быть поэтом граций, в том
рано обнаруживается сия нежная симпатия с их подругами - но симпатия
часто безмолвная. Молодой стихотворец видел, обожал, краснелся и вздыхал
только в нежных мадригалах. Какая строгая женщина могла оскорбиться
такими чувствами?
В 1761 году Богданович определен был в надзиратели над
университетскими классами с чином офицера, а по восшествии на престол
императрицы Екатерины II - в члены комиссии торжественных приготовлений и
сочинял надписи для ворот триумфальных. В 1763 году, через
покровительство княгини Екатерины Романовны Дашковой {"Благодетельницы
фамилии Богдановичей, - прибавляет И. Ф. Б. в своих известиях, - ибо и
брат его обязан ей своим воспитанием". - Мы должны были сохранить сие
изъявление благородной признательности.}, он вступил переводчиком в штат
графа Петра Ивановича Панина и в то же время издавал журнал{Под
титулом: "Невинное упражнение".}, в котором сия знаменитая любительница
русской словесности участвовала собственными трудами своими. Уже
дарование его с блеском обнаружилось тогда в переводе Вольтеровых
стихотворений, а всего более - в поэме на разрушение Лиссабона, которую
Богданович перевел так удачно, что многие стихи ее не уступают красоте и
силе французских. Например:
Такие стихи, написанные молодым человеком двадцати лет,
показывают редкий талант для стихотворства; некоторые из них может
осудить только набожный, строгий христианин, а не критик; но и в первом
случае должен ответствовать Вольтер, а не Богданович.
