|
Михаил Никитич Муравьев
(1757—1807)
Муравьев, Михаил Никитич - государственный деятель и
писатель (1757 - 1807). Учился в Московском университете; служил в Измайловском
полку; в 1777 году был выбран сотрудником вольного собрания любителей
российского слова, в трудах которого и печатались его ранние опыты. В 1785 году
М. был приглашен Екатериною II преподавать великим князьям Александру и
Константину Павловичам русскую словесность, русскую историю и нравственную
философию. В своих лекциях, отличавшихся живостью и ясностью изложения:
"Опыт истории письмен и нравоучения" (Санкт-Петербург, 1796; М.,
1810), М. следовал взглядам шотландских философов. В 1800 году он был назначен
сенатором; в 1801 году Александр I определил его секретарем в собственный
кабинет для принятия прошений. В 1802 году назначен товарищем министра
народного просвещения, в 1803 году - попечителем Московского университета;
отправлял обе должности одновременно, живя преимущественно в Петербурге. Он
увеличил состав московских профессоров как из числа иностранцев, так и из числа
питомцев университета (Мерзляков , Тимковский, Кошанский , Чеботарев , Болдырев
, Мудров и другие); создал при университете ряд обществ, устроил институты хирургический,
клинический и повивальный, ботанический сад и музей натуральной истории; ввел
"курсы для публики"; принимал деятельное участие в выработке нового
устава университета 1804 года; предпринял издание научного журнала:
"Московские Ученые Ведомости", прекратившегося с его смертью.
Доставлял для Карамзина многие из тех материалов, на которых построена
"История Государства Российского". В подражание Вергилию написана им
"Эклога" (1771). В 1773 году появились его "Басни в стихах"
и "Переводные стихотворения". "Обитатель предместья и Эмилиевы
письма" (1815) имеют автобиографическое значение (воспоминания о его
детстве). Полное собрание его произведений в стихах и прозе издано в
Санкт-Петербурге, (1819 - 20, 1847, 1857). Творчество Михаила Никитича
Муравьева (1757—1807), талантливого русского поэта последней трети XVIII века,
интересно и чрезвычайно своеобразно. Характерными чертами Муравьева-поэта были
тонкий художественный вкус, большой лирический дар, обостренное чувство нового
и предвидение путей, по которым пойдет развитие поэзии. Ломая жанровые
перегородки, он первым в русской поэзии превратил свое творчество в лирический дневник,
летопись своих чувств и переживаний. Предшественник Карамзина и Дмитриева,
Муравьев был прямым учителем Батюшкова и Жуковского.
Седины
не возвращают
Нам потерянных годов;
Спокоенье возвещают
От заботы и трудов.
Сила жизни изнурится —
Пребыванье разорится
Некончающей души.
Всё оставим за пределом,
С сим что сродно бренным телом.
Смертный, ты сие внуши.
И,
затем воспоминая
Скоротечность дней своих,
Не достигнувши до края,
О цене помысли их.
День, который улетает,
Крылий вспять не обращает
И скрывается навек.
Наша жизнь кратка довольно;
Что ж ее ты своевольно
Расточаешь, человек?
Пожалеешь,
но напрасно,
Невозвратный свой урон.
Жизнь
— мечтание прекрасно:
То минутный утра сон.
Протекло, что было прежде;
Ты живешь всегда в надежде
Быть счастливей, чем теперь.
Ах! живи, не медля мало.
Половина — дел начало,
И ты времени не верь.
Наше
счастье к нам столь близко;
И Природа, нежна мать,
Положила дар сей низко,
Чтоб могли его достать.
Следуй ты ее внушенью,
Воспретив воображенью
Заблуждать сей верный путь.
Старость, дней твоих отрада,
Как вечерняя прохлада,
Успокоит томну грудь.
<1775>, 1780-е годы (?)
ОДЫ
Душой
и сердцем сокрушенным
К тебе, владыко, вопию:
Умедли гневом совершенным
Сразити бедну жизнь мою.
Я согрешил, но зри: я каюсь,
Я признаю, что претыкаюсь,
И плачу, будучи столь слаб;
Во всем перед тобой виновен,
Во всем перед тобой бессловен
Тебе молящийся твой раб.
Ты
дал мне от часа рожденья
Уведать путь твоих стезей;
Но, боже! я средь заблужденья
Чуждался истины твоей.
Наполнясь сердце срамотою,
Прельстилось мира суетою
И не воспомнило тебя;
Светильник чистоты блаженной.
Тобой в душе моей возжженный,
Погас, свой пламень потребя.
К
тебе я длани воздеваю,
Мои покрылись очи тьмой,
Я колеблюсь, но уповаю,
Что ты всегда спаситель мой.
Мое я знаю преступленье,
Но зри души моей жаленье,
Мой бог! ты кающихся бог;
Одежды нет, и я лишаюсь
Той мзды, которой утешаюсь,
И затворился твой чертог.
Увы!
я трачу безвозвратно
К отцу прибежище мое;
Ах! лучше, лучше бы стократно
Мое пресеклось бытие.
Твой образ, боже! осквернился,
И с бессловесными вменился
Студодеяньми человек;
Меня
творец мой осуждает,
И кто пред ним мя оправдает?
Погиб, погиб уж я навек.
О,
ужас скорби беспримерный!
Рази, великий бог, в меня, —
Я в горести моей безмерной
Еще молю тебя, стеня.
Внемли моления, создатель, —
Я раб, ты мира обладатель,
И буди воля в том твоя;
Должник твой в узах и в темнице,
Но славно ль то твоей деснице —
Разить толь малу тварь, как я?
<1775>
Как
яры волны в море плещут,
Когда Громовы стрелы блещут
И рассекают горизонт,
Корабль трещит и рвутся снасти, —
Средь неминуемой напасти
Пожрать пловца зияет понт.
Сей
понт есть нашей жизни время,
И наша жизнь есть наше бремя,
Ревут, на нас несясь, валы;
Нас грозны громы поражают,
И вкруг беды нас окружают,
Как туча непрозрачной мглы.
Едва
родимся мы, уж стонем
И прежде в бедствиях потонем,
Чем будем помнить мы себя;
А время, невозвратно время,
Бежит и косит смертно племя,
Их тлен и память потребя.
Напрасно
смертный возгордился.
Он рек: «Затем я в свет родился,
Чтобы повелевати им», —
Но чуть лишь рок его погонит,
Чело он гордое уклонит
И слезы даст бедам своим.
Уничижи свою кичливость,
Прерви ленивую сонливость
И внидь в себя, о человек!
Как
яры волны в море плещут,
Когда Громовы стрелы блещут
И рассекают горизонт,
Корабль трещит и рвутся снасти, —
Средь неминуемой напасти
Пожрать пловца зияет понт.
Сей
понт есть нашей жизни время,
И наша жизнь есть наше бремя,
Ревут, на нас несясь, валы;
Нас грозны громы поражают,
И вкруг беды нас окружают,
Как туча непрозрачной мглы.
Едва
родимся мы, уж стонем
И прежде в бедствиях потонем,
Чем будем помнить мы себя;
А время, невозвратно время,
Бежит и косит смертно племя,
Их тлен и память потребя.
Напрасно
смертный возгордился.
Он рек: «Затем я в свет родился,
Чтобы повелевати им», —
Но чуть лишь рок его погонит,
Чело он гордое уклонит
И слезы даст бедам своим.
Уничижи
свою кичливость,
Прерви ленивую сонливость
И внидь в себя, о человек!
Какое
мудрое строенье!
В тебе я зрю изображенье
Того, кто царствует вовек.
Ты
мудр, ты можешь быть спокоен.
Затем в тебе твой ум устроен,
Чтобы повелевать собой;
Ты слаб, ты страстью колебаем,
Самим собой обуреваем,
Ты век караешься судьбой.
О
смертный! смесь уничиженья,
Превыше ты воображенья,
И мал бываешь и велик;
Со кедром можешь ты сравниться —
Ты можешь так, как трость, клониться,
Хоть украшал геройский лик.
<1775>
|
