Максимилиан Александрович Волошин (псевдоним; настоящая фамилия
Кириенко-Волошин) (1877-1932), русский поэт, художник, литературный критик,
искусствовед. Родился 16 (28) мая 1877 году в Киеве, предки по отцу -
запорожские казаки, по матери - обрусевшие в 17 веке немцы. В три года остался
без отца, детство и отрочество прошли в Москве. В 1893 году мать приобрела
земельный участок в Коктебеле (близ Феодосии), где Волошин в 1897 году окончил
гимназию. Поступив на юридический факультет Московского университета, втянулся в
революционную деятельность, за причастность к Всероссийской студенческой
забастовке (февраль 1900 года), а также за "отрицательное миросозерцание" и
"склонность ко всякого рода агитациям" был отстранен от занятий. Во избежание
иных последствий, отправился осенью 1900 года рабочим на строительство
Ташкентско-Оренбургской железной дороги. Этот период Волошин называл позднее
"решающим моментом в моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток,
древность, относительность европейской культуры".
Тем не менее именно активное приобщение к достижениям художественной и
интеллектуальной культуры Западной Европы становится его жизненной целью начиная
с первых путешествий 1899-1900 годов во Францию, Италию, Австро-Венгрию,
Германию, Швейцарию, Грецию. Особенно притягивал его Париж, в котором он видел
центр европейской и, стало быть, всеобщей духовной жизни. Вернувшись из Азии и
опасаясь дальнейших преследований, Волошин решает "уйти на Запад, пройти сквозь
латинскую дисциплину формы".
В Париже Волошин живет с апреля 1901 по январь 1903, с декабря 1903 до июня
1906, с мая 1908 по январь 1909, с сентября 1911 по январь 1912 и с января 1915
до апреля 1916. В промежутках странствует "в пределах древнего
Средиземноморского мира", наездами бывает в обеих российских столицах и обитает
в своем коктебельском "доме поэта", который становится своеобразным культурным
центром, пристанищем и местом отдыха писательской элиты, "Киммерийскими
Афинами", по выражению поэта и переводчика Г. Шенгели. В разное время там
побывали Брюсов, Андрей Белый, Горький, Алексей Толстой, Гумилев, Цветаева, Мандельштам, Г. Иванов, Замятин, В. Ходасевич, Булгаков, Чуковский и многие другие писатели, художники,
артисты, ученые.
Волошин дебютировал как литературный критик: в 1899 году журнал "Русская мысль"
печатает без подписи его маленькие рецензии, в мае 1900 года там же появляется
большая статья "В защиту Гауптмана", подписанная "Макс. Волошин" и
представляющая собой один из первых российских манифестов модернистской
эстетики. Дальнейшие его статьи (36 о русской литературе, 28 - о французской, 35
- о русском и французском театре, 49 - о событиях культурной жизни Франции)
провозглашают и утверждают художественные принципы модернизма, вводят новые
явления русской литературы (в особенности творчество "младших" символистов) в
контекст современной европейской культуры. "Волошин был необходим эти годы, -
вспоминал Андрей Белый, - без него, округлителя острых углов, я не знаю, чем
кончилось бы заострение мнений...". "Совопросником века сего" именовал его Федор Сологуб, называли его и
"поэтом-отвечателем". Он был литературным агентом, экспертом и ходатаем,
антрепренером и консультантом издательств "Скорпион", "Гриф" и братьев
Сабашниковых. Сам Волошин называл свою просветительскую миссию следующим
образом: "буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия...". Все
это воспринималось через призму искусства - особо ценились "поэзия идей и пафос
мысли"; поэтому писались "статьи, похожие на стихи, стихи, похожие на статьи"
(по замечанию И. Эренбурга, посвятившего Волошину очерк в книге
"Портреты современных поэтов" (1923). Стихов поначалу писалось немного, и почти
все они были собраны в книге "Стихотворения. 1900-1910" (1910). "Руку настоящего
мастера", "ювелира" увидел в ней рецензент В. Брюсов; своими учителями Волошин
считал виртуозов стихотворной пластики (в противовес "музыкальному",
верленовскому направлению) Готье, Ж. М. Эредиа
и других французских поэтов-"парнасцев". Эта самохарактеристика может быть
отнесена к первому и второму, неопубликованному (составлен в начале 1920-х
годов) сборнику "Selva oscura", включавшему стихотворения 1910-1914 годов:
большая их часть вошла в книгу избранного "Иверни" (1916).
С начала Первой мировой войны явственным поэтическим ориентиром Волошина
становится Э. Верхарн, брюсовские переводы которого были подвергнуты
сокрушительной критике еще в статье "Эмиль Верхарн и Валерий Брюсов" (1907),
которого он сам переводил "в разные эпохи и с разных точек зрения" и отношение к
которому подытожил в книге "Верхарн. Судьба. Творчество. Переводы" (1919).
Вполне созвучны поэтике Верхарна стихи о войне, составившие сборник
"Anno mundi ardentis 1915" (1916). Здесь отрабатывались приемы и образы той
стихотворной риторики, которая стала устойчивой характеристикой поэзии Волошина
времен революции, гражданской войны и последующих лет. Часть тогдашних
стихотворений была опубликована в сборнике "Демоны глухонемые" (1919), часть -
под условным объединяющим заглавием "Стихи о терроре" издана в Берлине в 1923
году; но в большинстве своем они остались в рукописи. В 1920-е годы Волошин
составил из них книги "Неопалимая Купина. Стихи о войне и революции" и
"Путями Каина. Трагедия материальной культуры". Однако в 1923 году началась
официальная травля Волошина, имя его было предано забвению и с 1928 по 1961 годы
в СССР в печати не появилось ни одной его строчки. Когда в 1961 году Эренбург
почтительно упомянул о Волошине в своих мемуарах, это вызвало немедленную
отповедь А. Дымшица, указавшего: "М. Волошин был одним из самых незначительных
декадентов, к революции он... отнесся отрицательно".
Волошин вернулся в Крым весной 1917 года. "Больше не покидаю его, - писал он в
автобиографии (1925), - ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую...". "Не
будучи ни с одной из борющихся сторон, - заявлял он ранее, - я живу только
Россией и в ней совершающимся... Мне (знаю это) надо пребыть в России до конца".
Его дом в Коктебеле оставался странноприимным во все время гражданской войны: в
нем находили приют и даже скрывались от преследований "и красный вождь, и белый
офицер", как писал он в стихотворении "Дом поэта" (1926). "Красным вождем" был
Бела Кун, после разгрома Врангеля заправлявший усмирением Крыма путем террора и
организованного голода. По-видимому, в награду за его укрывательство Волошину
был при советской власти сохранен дом и обеспечена относительная безопасность.
Но ни эти заслуги, ни хлопоты влиятельного В. Вересаева, ни умоляющее и отчасти
покаянное обращение к всесильному идеологу Л. Каменеву (1924) не помогли ему
пробиться в печать.
"Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей", - писал
Волошин. Мысли его устремлялись в двух направлениях: историософском (стихи о
судьбах России, нередко принимавшие условно-религиозную окраску) и
антиисторическом (проникнутый идеями универсального анархизма цикл "Путями
Каина": "там я формулирую почти все мои социальные идеи, большею частью
отрицательные. Общий тон - иронический"). Характерная для Волошина
несогласованность мыслей нередко приводила к тому, что его стихи воспринимались
как высокопарная мелодекламация ("Святая Русь", "Преосуществление", "Ангел
времен", "Китеж", "Дикое Поле"), претенциозная стилизация ("Сказание об иноке
Епифании", "Святой Серафим", "Протопоп Аввакум", "Дметриус-император") или
эстетизированные умствования ("Таноб", "Левиафан", "Космос" и некоторые другие
стихотворения из цикла "Путями Каина"). Тем не менее многие стихотворения
Волошина революционной поры получили признание как точные и емкие поэтические
свидетельства (типологические портреты "Красногвардеец", "Спекулянт", "Буржуй" и
т.д., стихотворный дневник красного террора, риторический шедевр "Северовосток"
и такие лирические декларации, как "Готовность" и "На дне преисподней").
Деятельность Волошина-искусствоведа после революции прекратилась, однако он
успел опубликовать 34 статьи о русском изобразительном искусстве и 37 - о
французском. Сохраняет значение его первая монографическая работа о Сурикове Осталась незавершенной книга "Дух
готики", над которой Волошин работал в 1912-1913 годах.
Живописью Волошин занялся, чтобы профессионально судить об изобразительном
искусстве, - и оказался даровитым художником, его излюбленным жанром стали
акварельные крымские пейзажи со стихотворными надписями.
Умер Максимилиан Андреевич Волошин в Коктебеле 11 августа 1932 года. (Энциклопедия Кругосвет)
Склоняясь ниц, овеян ночи синью, Доверчиво ищу губами я Сосцы твои, натертые полынью, О мать земля! Я не просил иной судьбы у неба, Чем путь певца: бродить среди людей И растирать в руках колосья хлеба Чужих полей. Мне не отказано ни в заблужденьях, Ни в слабости, и много раз Я угасал в тоске и в наслажденьях, Но не погас. Судьба дала мне в жизни слишком много; Я ж расточал, что было мне дано: Я только гроб, в котором тело бога Погребено. Добра и зла не зная верных граней, Бескрылая изнемогла мечта... Вином тоски и хлебом испытаний Душа сыта. Благодарю за неотступность боли Путеводительной: я в ней сгорю. За горечь трав земных, за едкость соли - Благодарю!
В эту ночь я буду лампадой
В нежных твоих руках...
Не разбей, не дыши, не падай
На каменных ступенях.
Неси меня осторожней
Сквозь мрак твоего дворца,—
Станут биться тревожней,
Глуше наши сердца...
В пещере твоих ладоней —
Маленький огонек —
Я буду пылать иконней...
Не ты ли меня зажег?
++++++++++++++++++++++++++++++
И было так, как будто жизни звенья
Уж были порваны... успокоенье
Глубокое... и медленный отлив
Всех дум, всех сил... Я сознавал, что жив,
Лишь по дыханью трав и повилики.
Восход Луны встречали чаек клики...
А я тонул в холодном лунном сне,
В мерцающей лучистой глубине,
И на меня из влажной бездны плыли
Дожди комет, потоки звездной пыли... ++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ Небо в тонких узорах
Хочет день превозмочь,
А в душе и в озерах
Опрокинулась ночь.
Что-то хочется крикнуть
В эту черную пасть,
Робким сердцем приникнуть,
Чутким ухом припасть.
И идешь и не дышишь...
Холодеют поля.
Нет, послушай... Ты слышишь?
Это дышит земля.
Я к траве припадаю.
Быть твоим навсегда...
«Знаю... знаю... все знаю»,—
Шепчет вода.
Ночь темна и беззвездна.
Кто-то плачет во сне.
Опрокинута бездна
На водах и во мне.