Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) родился в московской купеческой
семье. Его литературная деятельность началась в 1890-х годах; вместе с
Н. Минским, Д. Мережковским, 3. Гиппиус, К. Бальмонтом. Валерий Брюсов
стал одним из зачинателей русского символизма. В 1894-1895 гг. он
подготовил и издал три сборника «Русские символисты», где поместил
преимущественно свои собственные оригинальные и переводные стихотворения
(позже объединены автором в цикл «luvenilia»).
Эти
стихотворения, а также вошедшие в сборники «Chefs d′oeuvre» («Шедевры»,
1895) и «Me eum esse» («Это — я», 1887) относятся к раннему периоду
творчества поэта; для них характерны идеи отстранения от жизни, культ
красоты, солипсизм, эстетизм, а в области формы — импрессионизм,
подражание западным символистам.
Атмосфера первой русской революции 1905-1907 гг. решающим образом повлияла на изменение характера поэзии Брюсова.
Его сборники этого периода — «Tertia vigilia» («Третья стража», 1900),
«Urbi et orbi» («Граду и миру», 1903), «Stephanos» («Венок», 1906) и
«Все напевы» (1909) — отличаются повышенной социальной активностью
автора, приветствующего разрушительный вихрь революции. Однако
действительные цели и задачи революции были ему чужды.
Улица была — как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались омнибусы, кэбы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Вывески, вертясь, сверкали переменным оком
С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;
В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком
Выкрики газетчиков и щелканье бичей.
Лили свет безжалостный прикованные луны,
Луны, сотворенные владыками естеств.
В этом свете, в этом гуле — души были юны,
Души опьяневших, пьяных городом существ.
2
И внезапно — в эту бурю, в этот адский шепот,
В этот воплотившийся в земные формы бред, —
Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,
Заглушая гулы, говор, грохоты карет.
Показался с поворота всадник огнеликий,
Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах.
В воздухе еще дрожали — отголоски, крики,
Но мгновенье было — трепет, взоры были — страх!
Был у всадника в руках развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть...
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.
3
И в великом ужасе, скрывая лица, — люди
То бессмысленно взывали: «Горе! С нами бог!»,
То, упав на мостовую, бились в общей груде...
Звери морды прятали, в смятенье, между ног.
Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей, — в восторге бросилась к коню,
Плача целовала лошадиные копыта,
Руки простирала к огневеющему дню.
Да еще безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:
«Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!
Сгибнет четверть вас — от мора, глада и меча!»
4
Но восторг и ужас длились — краткое мгновенье.
Через миг в толпе смятенной не стоял никто;
Набежало с улиц смежных новое движенье,
Было все обычным светом ярко залито.
И никто не мог ответить, в буре многошумной,
Было ль то виденье свыше или сон пустой.
Только женщина из зал веселья да безумный
Всё стремили руки за исчезнувшей мечтой.
Но и их решительно людские волны смыли,
Как слова ненужные из позабытых строк.
Мчались омнибусы, кэбы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток. Июль - декабрь 1903-1904
