Для чего тишину беспокоят блаженные звуки,
Почему по ночам в поднебесье впивается взгляд?
Небо трижды за день поменяло предвечный наряд,
Заключило в молитвенный домик колени и руки.
Неужели в хмельной безнадежности смешивать краски,
Разноцветную  тушь, выливая на плоскость листа?
Разве совесть, кукожась, не вынудит прыгнуть с моста,
Не сорвет ли петлею Иуды притворные маски?
Или строить как Ной, принимая людские насмешки,
И сгорать на костре неприятия Жанною Дарк,
Иль не ждать, чтобы выпустил недруг из клетки собак,
Согласиться как Понтий с толпою, с распятием в спешке?
Я лишь хрупкий сосуд, наполняемый влагой Небесной,
Или сточной водой, из отхожих общественных мест?
Освещая молитвенный домик, вдруг явится Крест,
И поставит пред выбором как пред скалою отвесной.

Со мной делил дневное подаянье
Круг нищих у горящего костра.
Отчаянье, застрявшее в кармане,
Я с ними прокутила, как могла.
Мне в том кругу, в разодранных одеждах,
Уютно от сиянья теплоты,
Лишь я одна средь них была невеждой,
Не понимавшей бренность суеты.
В какой-то миг, в мелькании звезд на небе,
Вдруг ожил Свет, бледнела в злобе мгла,
Свет обнимал мечтающих о Хлебе,
Но гас у изобильного стола.